Взгляд коровы, взгляд на корову

О возможности animal gaze в кино текст: Анна Меликова

На закрытии фестиваля «Мир знаний» в Санкт-Петербурге показали «Корову» Андреа Арнольд. Анна Меликова рассказывает о фильме и задается вопросами о неизбежности антропоцентризма в «зеленом» кино.

Ее зовут Лума. Она главная героиня фильма и узница молочной фермы — царства перманентного материнства. Лума производит на свет теленка (какого по счету?). Теленок пристраивается к ее вымени и жадно поглощает то, что предназначено для него, — материнское молоко. Это последний раз, когда теленку предоставляется такая возможность. Дальше их разделяют. Теленка перемещают в отдельный отсек, «ясли», где ему выжигают роговые зачатки и кормят разведенным сухим молоком. А Лума ежедневно покорно бредет к доильному аппарату, где к ее соскам люди прикрепляют шланги и откачивают молоко — для других людей. Когда приходит время, Луму снова спаривают с быком, она беременеет, рожает, пытается защитить новорожденного теленка, не хочет его отдавать, смиряется, идет к доильному аппарату. И так по кругу. С каждыми родами вымя Лумы увеличивается, становится похожим на огромный, упругий мяч, почти уже волочится по земле, для ее доения приходится подставлять дощечки. Когда изношенное вымя больше не может производить молоко в нужном количестве, заканчивается и единственно возможная форма существования коровы — материнская, а вместе с этим и ее жизнь.

Британская режиссерка Андреа Арнольд опробовала уже много жанров в кино. В ее фильмографии есть и жесткая реалистичная драма «Аквариум», и экранизация британской классики «Грозовой перевал», и роуд-муви «Американская малышка», и голливудский сериал «Большая маленькая ложь». «Корова» — первый опыт Арнольд в документальном кино. Дебютной короткометражкой Арнольд в 90-х был фильм «Молоко» — сжатая в 10 минут история женщины, которая беременеет от любимого мужчины, теряет ребенка при родах, отказывается идти на похороны, вместо этого проводит время с первым встречным, которого после секса она кормит молоком из своей груди. И вот Арнольд сняла фильм снова про молоко как след в женском теле, оставшийся от ребенка. Из букварей мы знаем, что «корова дает молоко». Мы растем с этой фразой и с этим представлением. Язык создает нашу картину мира, в котором корова как бы добровольно делится с человеком содержимым своего вымени и для нее высшая награда, если человек возьмет от нее этот дар. Фильм «Корова» спорит с нашими букварями.

В 2005 году Николаус Гейрхальтер снял док «Хлеб наш насущный» о промышленном производстве продуктов, которые поступают в красивых упаковках в супермаркеты: мяса, рыбы, яиц, фруктов, овощей. Как обычно у Гейрхальтера, весь фильм состоял из идеальных кадров, снятых статичной камерой на общих планах, с дистанции, холодно. Смотреть на эту машинную, конвейерную эксплуатацию животных и их системное убийство мучительно. Ужасает анонимность этих живых существ, которые ежесекундно попадают в человеческую машину насилия, ужасают ее масштабы.

Просмотр «Коровы» Андреа Арнольд дает другой зрительский опыт. Из трех видов молочных производств — огромные заводы, средний семейный бизнес и биофермы — Арнольд выбрала серединную отрасль. Это именно то молоко, которое ежедневно потребляет среднестатистический житель Европы, у которого есть деньги, чтобы не покупать совсем дешевые молочные изделия (см. фильм «Хлеб насущный»), но который при этом не настолько озабочен способами производства, чтобы выискивать исключительно фермерские продукты в своем городе. В отличие от «Хлеба насущного», где связь между животными и людьми полностью автоматизирована и обезличена, у людей и коров в фильме Арнольд есть какое-то подобие коммуникации. Животные обладают именами, они не проводят всю свою жизнь в стойле, иногда они пасутся на лугу. Самой Арнольд важно подчеркивать, что в ее глазах люди, держащие этих коров, — не эксплуататоры. Они стараются максимально хорошо делать свое дело. Это всего одна семья с ограниченными ресурсами и ста коровами: у всех членов этой семьи длинный рабочий день, в течение которого они должны пахать и получать за свой труд не такую большую выручку. Андреа Арнольд снимала фильм не об ужасах производства, а пыталась зафиксировать индивидуальный опыт одного животного — как делал это Виктор Косаковский в «Гунде», вышедшей годом раньше; тот фильм был о буднях свиньи.

В своем эссе «Зачем смотреть на животных?» Джон Берджер писал про маргинализацию животных в условиях индустриального капитализма: по мере того, как сами животные становятся все более невидимыми в повседневной жизни, они размножаются в форме изображений. И правда, картинки с коровами окружают нас повсюду: на упаковках молока, шоколаде Milka, чашках, открытках и где только не. Иллюстрацией к тезису Берджера может быть начало фильма Дени Коте «Бестиарий», где студенты-искусствоведы рисуют оленя с натуры и пытаются создать на бумаге его образ как можно более натуралистично. Через несколько секунд мы понимаем, что «позирует» им не живой олень, а его чучело. Так происходит двойное отстранение человека от животных. Мы не смотрим им напрямую в глаза. Мы смотрим на их изображения. Кинематограф пытается сделать это изображение хотя бы реалистичным.

Во всех авторских фильмах, снятых про животных (в «Жизни коров» Эмануэля Граса, «Четырежды» Микеланджело Фраммартино, «Бестиарии» Дени Коте, «Гунде» Косаковского), есть сцены, в которых животные пристально смотрят в камеру. «Корова» тоже начинается со взгляда. Когда из тела Лумы выходит теленок, камера тут же ловит его первый взгляд, обращенный в этот мир. Этот взгляд еще лишен ориентиров, расфокусирован. Теленок еще не понимает, где он и какая жизнь ему уготована. В следующих сценах Лума, которая, кажется, уже давно все знает про свою жизнь, тоже смотрит в камеру. И у нас создается впечатление, что наши взгляды пересекаются. Взгляд в камеру будто бы наделяет животного субъектностью и допускает возможность существования не только human gaze, но и animal gaze в кино. Но так ли это?

Говоря про взгляд животного, Джон Берджер пишет, что «когда он направлен на человека, он внимателен и насторожен. То же самое животное вполне способно так же смотреть и на представителей других видов. У него нет особого взгляда, предназначенного лишь для человека. Однако ни один другой вид, кроме человека, не распознает во взгляде животного нечто знакомое. Другие животные замирают под прицелом этого взгляда. Человек осознает себя, глядя в ответ». Человека завораживает вопрос, что видит животное. Если это животное прирученное, pet, то человека мучает нарциссическое любопытство: каким мой питомец видит меня (таким вопросом задавался Деррида, рассуждая о своем коте в эссе «Животное, которым я следовательно являюсь»). Если же оно дикое или просто одомашненное, то речь идет вообще о его взгляде на мир. Но этот взгляд ловится в присутствии человека, с помощью устройства, которое придумано и создано человеком, а потом монтируется человеком. Помещая животное в центр кадра, человек создает пространство для собственных проекций, это катализатор для диалога человека с самим собой. Режиссер «Гунды» считает, что свинья, у которой забрали ее потомство, смотрит в камеру, чтобы апеллировать к чувству вины человека. Андреа Арнольд говорит, что хотела максимально быть на одном уровне взгляда с коровой, смотреть с ней вровень, чтобы показать «сознание коровы». Но возможно ли это? Не слишком ли много человек на себя берет, говоря о возможности понять или представить себе сознание других, нечеловеческих существ? После сцены спаривания с быком Арнольд монтирует кадр с ночным небом и фейерверком, за которым как бы наблюдают животные. Это их «сигаретная пауза» после секса, говорит Арнольд на Q&A.

Человеку сложно испытывать эмпатию к неподобным ему. Западный человек даже придумал, как внутри собственного вида выделить других, исключив их из категории людей по расовому или культурному признаку. Поэтому, чтобы найти контакт с животным, нам нужно его очеловечить. Интересно, что в обоих фильмах — в «Гунде» и «Корове» — для достижения этого эффекта используются акценты на материнских инстинктах «героев» — как, видимо, наиболее понятное человеку измерение.

Возможно, нам не стоит пытаться понять, что чувствует животное, используя при этом наш человеческий инструментарий, неизбежно проецируя на животное нашу человеческую психологию и тем самым поддерживая экспансию человеческого взгляда. Деррида предлагал помнить «про ответственность перед животным, которое еще более другое, чем любой другой человек», и пытаться принимать его во всей его инаковости, не посягая на его самость.

В отличие от вегана Косаковского, Андреа Арнольд отказывается отвечать на вопрос, веганка ли она (хотя по ответам на другие вопросы становится понятно, что нет). Она предоставляет право каждому зрителю интерпретировать фильм по-своему, не принимая во внимание интенции его создателей. Но если все-таки говорить о самой Арнольд, то главным посылом этого фильма для нее является необходимость в осознанности, осведомленности. Используя терминологию Донны Харауэй, можно сказать, что речь идет о потребности staying with trouble («оставаться с проблемами» или «быть ближе к проблемам»). А то, что у нас крупные «траблы», уже вроде бы понятно если не всем, то большинству. Говоря про антропоцен, эпоху, в которую мы живем, Харауэй пишет, что «это времена массового вымирания, внезапных и непредсказуемых бедствий, отрицания знания и ответственности, отказа вовремя сообщить о надвигающейся катастрофе. Времена беспрецедентного взгляда в сторону». И хоть ее книга была опубликована в 2016 году, в этих словах можно увидеть предвестие возникновения пандемии как следствия человеческой безответственности и веры в собственную исключительность.

Человек не нуждается в таком количестве молока. Как не нуждается он и во многом другом: в таком количестве информации, вещей, продуктов, которые он поглощает. Когда говорят о разнице между человеком и животным, в первую очередь упоминают тот факт, что человек — единственное живое существо, осознающее свою смертность. Тонны всего того, что мы потребляем, необходимы нам, чтобы хоть на время вытеснить это невыносимое знание, а значит, и нашу человечность.

* * *

Важно сказать, что все перечисленные выше фильмы — не агитационные, не иерархичные. Они не смотрят на зрителя сверху вниз и не призывают к чему-либо — хотя бы даже просто потому, что никто из этих авторов не является носителем veggie-идей. Но они сняты с большим уважением и к животным, и к зрителям, которым предоставлено право увидеть все так, как они хотят, и принять после этого те решения, которые они посчитают нужными.

Я не ем мясо с 2010 года, после того как посмотрела «Четырежды» Микеланджело Фраммартино, фильм-притчу о том, что человек — лишь часть общей системы. И не ем птицу с 2012-го, после «Бестиария» Коте. «Корова» заставила меня пересмотреть мое неотрефлексированное потребление молока и молочных продуктов.

Источник